The following text is not a historical study. It is a retelling of the witness’s life story based on the memories recorded in the interview. The story was processed by external collaborators of the Memory of Nations. In some cases, the short biography draws on documents made available by the Security Forces Archives, State District Archives, National Archives, or other institutions. These are used merely to complement the witness’s testimony. The referenced pages of such files are saved in the Documents section.

If you have objections or additions to the text, please contact the chief editor of the Memory of Nations. (michal.smid@ustrcr.cz)

Марина Силич Maryna Sylych (* 1991)

• родилась 18 августа 1991 года в городе Белогорск в России по месту службу отца, вскоре семья вернулась в Луганск, Украина

• в 2013 г. окончила Луганский национальный аграрный университет с отличием

• работала экспертом по потребительским кредитам в филиале французского банка Ukrsibbank в Луганске

• вышла замуж за студента-мусульманина из Туркменистана Арслана Хаджанова, сама православную религию не меняла

• в 2014 г. после оккупации Луганска, была вынуждена все бросить и бежать

• жила на вокзале в Одессе, не брали на работу с луганской пропиской, потом работала в филиале венгерского банка OTP bank

• в 2017 г. переехали м мужем в Киев, там работала в филиале OTP bank

• в Киеве родились дети Силин (2018) и Зара (2021), муж открыл строительную компанию, купили дачу

• 26 февраля 2022 г., через два дня после российской массированной ракетной атаки на Киев, она была вынуждена все бросить и бежать, спасая жизнь детей

• с Главного вокзала Праги приехала с мужем и детьми в Krajské asistenční centrum pomoci Ukrajině (KACPU) в Карловых Варах, жила в общежитии в Локете

• с помощью благотворительной организации Каролины Рупперт переехали в Прагу

• усиленно изучает чешский язык и получает второе высшее образование в Харьковском университете дети ходят в чешский детский сад

Český překlad celého příběhu následuje po ukrajinském originálu:

Два бегства: из оккупированного Луганска и от ракетных ударов по Киеву

Марина Силич родилась 18 августа 1991 года в городе Белогорск на Дальнем Востоке в России — по месту службу отца, офицера советской армии. Там же родилась ее младшая сестра Елена (1994), и вскоре семья вернулась в Украину.

Мама Олеся (ур. Чеберяк, 1962—2006) из еврейско-украинской семьи из села Ольховка. Еврейские родственники по ее материнской линии избежали Холокоста во время нацистской оккупации 1942 года, сменив фамилию Лавкер на фамилию соседей Ткаченко. Отец мамы, украинец, работал на строительстве городской инфраструктуры Луганска. Мама окончила Луганское музыкальное училище и преподавала в Музыкальной школе игру на фортепиано.

Папа Сергей Силич — белорус, его родители из Брянска, с будущей женой они познакомились студентами Луганского университета, поженились и остались в Украине: работали инженерами на заводах в Запорожье, Харькове и осели в Старобельске Луганской области.

Детство в Луганске: труд и благополучие

Вернувшись в Украину, родители Марины организовали бизнес: торговали кожаной обувью, шубами, мехами, золотом из Польши и Турции. К ним присоединилась мамина сестра Наталия, по очереди ездили за товаром, работали на рынках в крупных городах: Днепропетровске, Запорожье, Харькове и по Луганской области: Старобельск, Луганск, Белокуракино, Марковка, Троицка. «Вся неделя у них была расписана, единственный день, когда по всей области ничего не работало, был понедельник. В понедельник у них был выходной».

У них был большой двухэтажный дом и достаток. «Нас, детей, никогда не заставляли работать в огороде, стирать-убирать, наше дело было хорошо учиться: учить языки, заниматься с репетиторами, ходить на музыку, танцы, спорт. У нас своя работа — детская, у родителей своя — обеспечить».

Марина вспоминает, что их с сестрой день был расписан до вечера, заметных успехов они добились в занятиях вокалом — выиграли премию «Золотые голоса Луганщины».

Лето проводили в детском лагере в Польше или в «Артеке», конец августа — на море с родителями: Евпатория, Ялта, Алушта, Феодосия. Об этом сохранились самые теплые воспоминания.

Мама умерла, когда Марине было 14 лет

У мамы случился инсульт, в больнице обнаружили рак с метастазами. Родители продали половину бизнеса, деньги шли на лечение, но болезнь победила, и мамы не стало.

«У папы хватило сил не спиться и не отдать нас с сестрой в детский дом. От бизнеса папа отказался — занимался нами, учился готовить: вареники, пельмени, пицца. Все обязанности он выполнил».

Школу Марина окончила с золотой медалью, сестра с серебряной. Хотя в детстве мечтала о карьере певицы, папа убедил, что профессия должна быть практичной. Она поступила в Луганский национальный аграрный университет на специальность «финансы и кредит».

Студенческая жизнь на политическом фоне

Студенческая жизнь была яркая: институт престижный, много иностранных студентов из Азии, Африки, Латвии.

С 1 курса Марина зарабатывала вечерами или в ночные смены: в караоке певицей, официанткой в кафе, в супермаркете, на заправке, потом лаборанткой на кафедре в институте. Часть денег отдавала папе — его пенсии не хватало даже на коммунальные платежи, помогала обеим бабушкам. «У нас с сестрой была цель — встать на ноги, быть нормальными людьми, получить диплом и дальше идти по профессии».

О предвыборной президентской гонке Ющенко — Янукович Марина вспоминает: «Везде было два лагеря: в каждой семье было два лагеря, в студенческой жизни были лагеря. Луганск, Донецк были за Януковича, потому что сам Янукович из Донецка. Все, кто был у власти — директора, начальники организаций, выступали за Януковича. Студенты из других областей Украины были за Ющенко, сам Ющенко был из Западной Украины».

Вспоминает, как их заставляли ходить на митинги в поддержку Януковича и голосовать за него под расписку, вплоть до исключения из института: «Просто чтобы окончить университет, нам с сестрой приходилось ходить».

Дома о политике никогда не говорили: «Политика — дело сложное. Это своего рода искусство, наука, туда лучше не лезть, у нас есть свои дела. Если даже наш голос будет учтен, повлиять на этих людей мы никак не можем. У нас еще не того уровня государство, чтобы голоса людей решали дальнейшую жизнь народа».

В 2013 году Марина окончила институт и начала работать в филиале французского банка Ukrsibbank экспертом по потребительским кредитам. Ее спутником стал студент-иностранец, вместе снимали квартиру.

Муж — мусульманин, жена — православная

Муж Марины Арслан Хаджанов (1989), выходец из Туркменистана, учился на строительном факультете. Во время учебы подрабатывал на плиточном заводе в Луганске и писал дипломы другим студентам, летом ездил на заработки в Турцию.

Арслан из смешанной туркмено-украинской семьи, его мама из Донецкой области, отец из Туркменистана. Он мусульманин, частично практикующий — соблюдает намаз, отмечает праздники, но пост не держит, в мечеть не ходит и не признает ограничений, наложенных на женщин.

Когда встал вопрос, менять ли веру, Марина ему ответила: «Если тебе родители дали веру, ты ее не в праве менять — это твои корни». Арслан это решение Марины глубоко уважает.

Марину крестили в православие в девять лет в церкви св. Николая в Старобельске. Тогда одновременно крестили ее сестру и папу. «Папа в церковь не ходит — как бывший военный, но в глубине души верит. Я в Бога верю, и в судьбу верю, и в то, что делает человек — тоже верю». В основном приобщались к православным праздникам — пекли по семейным рецептам, в остальном умеренно.

Война, оккупация Луганска 2014 года

Марина вспоминает: «Пришла на работу. Начался грохот. Никто не понимает, что случилось. Напротив торгового центра была приграничная часть — ее стали бомбить. Все осколки летят на наш торговый центр».

Два месяца ходила на работу под обстрелами: «Я думала, постреляют, наши победят и все успокоится. Но когда ночью к моему дому подъехала установка «Град» и чеченцы обстреляли жилой квартал и школу, а потом нарядились в украинскую униформу, вывесили украинский флаг, и их снимало телевидение — я поняла, что так жить не смогу».

Отец уехал в Старобельск — туда оккупация не дошла. Сестра решила перевестись в другой город, но документы студентам в Луганске не отдавали, и только по зачетной книжке ее приняли в Сумской аграрный университет.

Муж Марины был в это время на заработках в Турции.

Прозрели под оккупацией

Многие коллеги по работе хотели, чтобы Луганск был российским: «Потому что есть миф, что в РФ высокие зарплаты, дешевый газ, дешевая еда. Вот они думали, что будут жить в шоколаде, деньги не будут считать. В итоге, когда пришла оккупация, наступила нищета, разруха. Многие переехали в независимую Украину, девушки выходили замуж за украинских военных. Все оказалось не так, как пропагандируется в СМИ».

Чеченцы угрожали насиловать

В конце августа Марина все бросила и решила бежать.

В 5 утра она вызвала такси — никакой городской транспорт уже не ходил — и поехала на железнодорожный вокзал. «Останавливает нас блокпост, мне в лицо автомат чеченцы поставили: „Давай свои документы, что ездишь, надо сидеть дома, сейчас мы тебя к себе в окоп бросим и будешь нас обслуживать“. Увидели луганскую прописку и говорят: „А, так ты наша“. Ну, как сказать, ваша…» Пригрозили назад уже не впустить.

Последний поезд из Луганска

На вокзале была толпа, люди несли ковры, кошек, собачек, кур в клетках, телевизоры...

Очередь в кассу несколько часов. Когда подошла к окошку, оказалось, остался последний билет на поезд в Одессу: «В Одессе я ни разу не была, но подумала: какая разница, лишь бы жизнь спасти».

Поезд оказался последним — оккупанты взорвали железную дорогу. «Задержись я на один день, пришлось бы выбираться полями, лесами, какими-то окольными путями».

В Одессе на вокзале

«Там был кошмар. Все в ужасе были. Никаких волонтеров. Люди еще не были научены, и одесситам казалось, что события в Луганске их не касаются. У нас внутри Украины очень много разных региональных особенностей: в каждой области свой сленг, акцент. Нас, луганчан, легко отличить от одесситов, киевлян, львовян. Мы были чужие».

Две недели Марина провела на вокзале. «Жило нас там 30 человек. Где раньше была комната отдыха матери и ребенка, поставили биотуалет, биодуш и стулья — на них спали. Потом местные стали приносить суп или бутерброды».

Марина пыталась найти съемное жилье и работу по интернету. Когда звонила, ей сразу отвечали: «Луганск, Донецк не берем». Они видели звонок с МТС, у местных был другой мобильный оператор.

Приехал Арслан, пару дней жили у его друга в студенческом общежитии, сняли комнату через его знакомых.

Трудности с Луганской пропиской

Три месяца безрезультатно ходила по банкам — Ukrsibbank, в котором работала в Луганске, и другие не брали из-за луганской прописки.

В конце октября ее принял на работу венгерский OTP bank: «Региональный директор два часа проводил со мной собеседование, он написал расписку службе безопасности, что берет под свою личную ответственность».

Три года жили в Одессе. Муж окончил Одесский архитектурный институт с красным дипломом. Марина работала в банке, а по вечерам делала маникюр клиентам — муж в квартире оборудовал ей мини-салон. Свободное время проводили с друзьями мужа — студентами.

Киев: время строить жизнь

В 2017 году переехали в Киев: Арслан получил работу в крупной строительной фирме, Марина перевелась в киевский филиал OTP bank.

В Киеве них родились дочери Силин (2018) и Зара (2021). Муж выбрал девочкам мусульманские имена.

Дела шли хорошо: муж открыл свою строительную фирму, у Марины был свой интернет-магазин с детскими вещами, купили небольшой домик-дачу в Буче, Марина перевезла из Сум сестру с мужем Денисом и маленьким сыном Никитой, Арслан помог переехать в Киев своим брату и сестре с семьями.

Проблемы были с дискриминацией, но Киев нравился, и они решили строить там свою жизнь.

Президент Зеленский и переселенцы

Марина говорит о том, что для нее лично сделал президент Владимир Зеленский: «Мы из Луганска были внутренне перемещенные лица — беженцы внутри своей страны. Моих детей в Киеве не брали в садик — шли киевляне, потом льготники. Но когда пришел Зеленский, он это поменял. Мы стали вровень со всеми остальными. Мы перестали быть изгоями, а стали обычными гражданами». При Зеленском установили прозрачную электронную очередь в детсады и школы.

24 февраля 2022 года, 4 утра

Марина проснулась от взрыва, сказала мужу, что началась война. Сутки еще не могли в это поверить. «Когда на следующую ночь все продолжалось, то уже думаешь — ничего тебе в жизни не надо: ни богатства, ни имущества, только спасти жизнь детей».

Марина сложила в небольшой чемодан детские смеси, памперсы, пижамы. В 7 утра 26 февраля сели в легковую машину Дениса, мужа сестры, восемь человек: Марина с детьми, сестра с ребенком, брат мужа с женой. Арслан остался в Киеве доделывать работу.

Под Хмельницким топливо в машине почти закончилось: «Все заправки были пусты. С детьми, без еды и воды, без топлива, холод, мороз. Дотянули до местной заправки и оказались в очереди 40-е. Вышли мы на заправку, дети плачут. Заправщик нам говорит: эти все без детей, идите вперед. Заправились, доехали до Хмельницкого…» (плачет) В городе был комендантский час, ночевать было негде — отели переполнены, беженцы все прибывали.

Позвонил муж и сказал, что в Киеве творится что-то страшное, и он будет выбираться из Киева. Он сначала шел 80 км пешком — мужчин никто не брал в машины и автобусы, сел на поезд в Васильково и они встретились в Тернополе.

Чоп: короткий отдых

Поехали в Чоп — подружка помогла Марине там найти жилье. Было тихо и безопасно, но Арслана на работу никуда не брали: «Иди, воюй». Он иностранец и воевать в украинской армии хотел бы, но не может. «Мы поняли, что нам там тоже не рады». Деньги заканчивались.

Через неделю сели на поезд до Будапешта. «Вышли в Будапеште, дети плачут, спать хотят, есть хотят. Куда дальше? Первый поезд был в Чехию: Будапешт — Прага. Мы сели. Думали, оттуда поедем в англоязычную страну — других иностранных языков мы не знаем».

Вокзал в Праге: российские волонтеры

Поезд пришел в 21:30 на Главный вокзал Праги: «Мы поняли, что у нас нет сил, надо передохнуть, где-то переночевать. На втором этаже был волонтерский центр. Мужа туда не пустили. Я сказала, спать без него здесь не буду. Стали кричать, что он должен ехать воевать — это были российские волонтеры. Я говорю, есть специальные люди, которые для этого обучены, все подряд туда не должны идти».

Пожилая женщина-волонтер предложила сесть в автобус, который отправлялся в Карловы Вары.

Временный приют в Карловых Варах

В час ночи их привезли в Карловы Вары, в Krajské asistenční centrum pomoci Ukrajině (KACPU), и их посадили в очередь на оформление визы: «Все, выезжать дальше уже никуда не можем. Остаемся здесь».

Их распределили в Локет — там интернат переоборудовали под общежитие для беженцев: «Нас поселили, первое время кормили. Нам очень там помогли. Я очень благодарна. И одеждой, и памперсы детям».

Арслан сразу стал искать работу — пособий еще не было. «Мы и не рассчитывали на пособия, хотели работать». Муж трудоустроился в Праге, жил там в хостеле, приезжал раз в неделю к семье.

Прага: жизнь заново

Марина нашла в ФБ группы помощи украинцам и познакомилась с Каролиной Рупперт: «Благодаря Каролине Рупперт наша жизнь началась заново». Через свою общественную организацию Каролина нашла им бесплатное социальное жилье в центре Праги.

Старобельск уже был под оккупацией, и Марина уговаривала папу приехать в Прагу. До середины марта 2022 года он отказывался, пока не закончились лекарства от давления и домашние консервы.

Марина купила папе билет на микроавтобус до Днепропетровска. Сутки ехали через Харьковскую область, оккупированный Изюм, Купянск, прошли 22 блокпоста. «На всех блокпостах были чеченцы, буряты и кадровые военные. Мужчин всех выгоняли на улицу, вытряхивали вещи, телефоны забирали и проверяли, раздевали до трусов на морозе — искали татуировки».

В Днепропетровске у папы случился сердечный приступ, но уже везде были волонтеры и ему помогли. Через несколько месяцев он добрался до Праги.

Сестра Марины с семьей тоже приехала в Прагу. Бабушка и тетя отправились в Грецию. Брат мужа с семьей оказались в Польше — садились в любой поезд, который вез беженцев. Сестра мужа с семьей улетела в Турцию — кто куда смог добраться.

«Мы уже будущего не строим, живем настоящим днем, потому что два раза мы строили грандиозные планы». Папа тоскует: нет никаких фотографий: ни жены, ни родителей. На дачу в Буче прилетела ракета. Связи с Луганском нет никакой: два года там отключен интернет, что с имуществом — неизвестно.

Марина водит детей в чешский садик и на занятия плаванием, она поступила на факультет психологии в Харьковский университет на дистанционное обучение, ходит на курсы чешского языка и планирует работать по специальности. От пособия для беженцев они отказались — муж работает и обеспечивает, снимают квартиру.

Русский язык — мой

Дома говорили на русском, учились на украинском, сейчас Марина с детьми тоже говорит на русском: «Нет такого понятия „язык оккупантов“. Русский язык — не личный язык Путина. Язык — это средство коммуникации. Я рада, что этот язык понимают во многих странах: Латвии, Казахстане, Туркменистане, Чехии».

Россия — уродливая страна

В том, что Россия — агрессор, Марина винит не только руководство страны. Вспоминает, какая большая и дружная у них была семья до войны: родственники из России и Беларуси к ним приезжали на лето, поддерживали связь с теми, кто уехал в Израиль. Когда началась первая война в 2014 году в Украине, отношения стали портиться, когда началось полномасштабное вторжение 2022 года — убедилась, что мораль россиян уродливая: «Родственники в России и Беларуси считают, что их руководство все правильно делает, а мы неправильно живем в неправильной стране и всех нас надо истребить».

К российской оппозиции тоже нет симпатии: «Они должны выйти на демонстрацию, митинг, хоть как-то показать, что они с этим не согласны. Если они молчат и боятся — значит, они согласны и это поддерживают. Один Навальный из такой огромной страны — это очень мало, это капля в море».

 

Český překlad:

Dva útěky: z okupovaného Luhansku a před raketovými útoky na Kyjev

Maryna Silič se narodila 18. srpna 1991 ve městě Belogorsk na Dálném východě v Rusku, kde sloužil její otec – důstojník Sovětské armády. Narodila se tam i její mladší sestra Jelena (1994), brzy poté se však rodina vrátila na Ukrajinu.

Maminka Olesja, rozená Čeberjak (1962–2006), pocházela z židovsko-ukrajinské rodiny z vesnice Olchovka. Židovští příbuzní z matčiny strany se v době nacistické okupace v roce 1942 vyhnuli holocaustu tím, že si změnili původní příjmení Lavker na příjmení sousedů Tkačenko. Matčin otec, který byl Ukrajinec, pracoval na výstavbě městské infrastruktury Luhansku. Matka pamětnice vystudovala Luhanskou hudební střední školu a učila v hudební škole hru na klavír.

Otec Sergej Silič je Bělorus, jeho rodiče pocházeli z Brjansku, se svojí budoucí manželkou se seznámili během studia na Luhanské univerzitě, vzali se a zůstali na Ukrajině. Oba pracovali jako inženýři v továrnách v Záporoží, Charkově a usadili se v Starobelsku v Luhanské oblasti.

Dětství v Luhansku: práce a život v dostatku

Když se rodiče Maryny vrátili na Ukrajinu, začali podnikat: obchodovali s koženou obuví, s kožichy, kožešinami, zlatem z Polska a Turecka. Přidala se k nim i matčina sestra Natalia, střídavě jezdili pro zboží, prodávali na trzích ve velkých městech – Dněpropetrovsku, Záporoží, Charkově a v Luhanské oblasti – ve městech Starobelsk, Luhansk, Belokurakino, Markova, Trojicke. „Celý týden měli naplánovaný, jediný den, kdy v celé oblasti nic nefungovalo, bylo pondělí.“ V pondělí měli volno.

Vlastnili velký dvoupatrový dům a měli všeho dostatek. „Nás děti nikdy nenutili pracovat na zahradě, prát nebo uklízet, za úkol jsme měli jediné – dobře se učit; studovat jazyky, mít hodiny se soukromými učiteli, navštěvovat hudební školu, věnovat se tancování a sportu. Měly jsme svoje povinnosti – ty dětské, a rodiče zase ty své – postarat se o nás.“

Maryna vzpomíná, že měly se sestrou den naplánovaný až do večera. Výraznějších úspěchů dosáhly obě ve zpěvu – vyhrály cenu „Zlaté hlasy Luhanské oblasti“.

Léto trávily na dětském táboře v Polsku nebo na mezinárodním táboře na Krymu, konec srpna pak s rodiči u moře; jezdili do Evpatorie, na Jaltu, do Alušty nebo Feodosie. Na to vše má Maryna ty nejkrásnější vzpomínky.

Maminka zemřela, když bylo Maryně čtrnáct let

Marynina maminka prodělala infarkt, v nemocnici jí poté zjistili   rakovinu s metastázemi. Rodiče prodali polovinu své živnosti a peníze použili na matčinu léčbu, ta ale svůj boj s nemocí prohrála.

„Táta měl naštěstí dost sil na to, aby se neupil a nedal nás se sestrou do dětského domova. Nechal podnikání a staral se o nás. Učil se vařit – vareniky, pelmeně, pizzu. Všechny své povinnosti dokázal splnit.“

Školu Maryna dokončila s vyznamenáním. I když v dětství snila o kariéře zpěvačky, tatínek ji přesvědčil, že by si měla vybrat praktičtější profesi. Přihlásila se proto na Luhanskou národní zemědělskou univerzitu, na obor finance a úvěry.

Studentský život na politickém pozadí

Maryna žila čilým studentským životem – studovala na prestižní univerzitě, kde bylo mnoho studentů z ciziny – z Asie, Afriky, Lotyšska.

Od prvního ročníku si vydělávala po večerech nebo po nocích: jako zpěvačka karaoke, v kavárně jako servírka, v supermarketu, na benzínce, poté jako laborantka na katedře. Část peněz dávala otci – jeho důchod nestačil ani na zaplacení komunálních poplatků, pomáhala i oběma babičkám. „Měly jsme se sestrou cíl, a to postavit se na vlastní nohy, žít jako normální lidé, získat diplom a dále se věnovat své profesi.“

Na předvolební prezidentský souboj Juščenka a Janukovyče Maryna vzpomíná takto: „Všude byly dva tábory: v každé rodině i mezi studenty. Luhansk a Doněck byly pro Janukovyče, protože pochází z Doněcku. Všichni, kdo byli u moci – ředitelé, vedoucí organizací – stáli za Janukovyčem. Studenti z jiných oblastí byli pro Juščenka, který pocházel ze západní Ukrajiny.“

Maryna vzpomíná, jak je nutili chodit na demonstrace na podporu Janukovyče a deklarovat, že mu dají hlas, vyhrožovali jim dokonce vyhazovem z univerzity: „Abychom mohly dostudovat, musely jsme tam prostě se sestrou chodit.“

Doma o politice nikdy nemluvili: „Politika je složitá věc. Je to svého druhu umění, věda, je lepší se do ní nemontovat, máme na práci jiné věci. Dokonce i když se náš hlas bude počítat, ovlivnit tyhle lidi nijak nemůžeme. Náš stát ještě není na takové úrovni, aby hlasy lidí ovlivňovaly budoucí život národa.“

V roce 2013 Maryna dostudovala a začala pracovat v pobočce francouzské banky UkrSibbank jako expertka na spotřebitelské úvěry. Měla kamaráda – studenta z ciziny, se kterým bydlela v podnájmu.

Manžel – muslim, manželka – pravoslavná

Marynin manžel Arslan Chadžanov (1989), který je původem z Turkmenistánu, studoval na stavební fakultě. Během studií si přivydělával v Luhansku v továrně na výrobu dlaždic a psal diplomové práce ostatním studentům, v létě si jezdil vydělat do Turecka.

Arslan pochází ze smíšené turkmensko-ukrajinské rodiny, jeho matka je původem z Doněcké oblasti, otec z Turkmenistánu. On sám je částečně praktikující muslim – dodržuje namáz (denní modlitbu), slaví svátky; půst však nedrží, do mešity nechodí a není zastáncem omezení, která se dotýkají žen.

Když přišla na řadu otázka, má-li Maryna změnit své vyznání, odpověděla Arslanovi: „Pokud ti rodiče dali víru, nemáš právo ji měnit, jsou to tvé kořeny.“ Arslan si tohoto jejího rozhodnutí hluboce váží.

Maryna byla pokřtěna v devíti letech v pravoslavném kostele sv. Mikuláše ve Starobelsku. Spolu s ní tehdy pokřtili i její sestru a otce: „Táta do kostela jako bývalý voják nechodí, ale v hloubi duše je věřící. Já v Boha věřím, i na osud, i na to, co činí člověk – na to také věřím.“ Marynina rodina slavila většinu pravoslavných svátků – pekli podle rodinných receptů, ostatní záležitosti brali s mírou.

Válka, okupace Luhansku v roce 2014

Maryna vzpomíná: „Přišla jsem do práce. Ozval se hrozný hřmot, nikdo nechápal, co se děje. Naproti nákupnímu centru byla příhraniční zóna – tu začali bombardovat. Všechny střepiny letěly na naše nákupní centrum.“

Dva měsíce chodila do práce během ostřelování: „Říkala jsem si: ‚Zastřílí si, naši zvítězí a všechno se uklidní. Ale když v noci k našemu domu přijelo bojové vozidlo „Grad“ a Čečenci ostřelovali obytnou čtvrť a školu a poté se převlékli do ukrajinských uniforem, vyvěsili ukrajinskou vlajku a při tom je natáčela televize – pochopila jsem, že takhle žít nemůžu.“

Otec odjel do Starobelsku, tam okupace zatím nedošla. Sestra se rozhodla přestěhovat do jiného města, ale v Luhansku studentům nevydávali dokumenty. Nakonec ji pouze na základě indexu přijali na Sumskou zemědělskou univerzitu.

Marynin manžel byl v té době na práci v Turecku.

Prozřeli jsme během okupace

Mnoho kolegů u Maryny v práci chtělo, aby Luhansk připadl Rusku: „Protože existuje mýtus, že v Rusku lidé dostávají vysoké platy, mají levný plyn, levné potraviny. Takže si mysleli, že si budou žít jako v bavlnce, nebudou muset počítat peníze. Ve skutečnosti ale s okupací přišla bída a krize. Mnoho lidí odjelo do nezávislé Ukrajiny, dívky si braly ukrajinské vojáky. Všechno bylo nakonec úplně jinak, než jak se líčí ve sdělovacích prostředcích.“

Čečenci vyhrožovali znásilňováním

Na konci srpna Maryna všeho nechala a rozhodla se utéci.

V pět hodin ráno si zavolala taxi – městská doprava už nefungovala – a odjela na nádraží. „Zastavili nás vojáci, Čečenci mi mířili do obličeje samopalem: ‚Dej sem doklady, kam jedeš? Máš sedět doma, postavíme si tě tu do zákopu a všechny nás pěkně obsloužíš!“ Všimli si mého trvalého bydliště v Luhansku a říkají: ‚Aha, ty jsi naše...‘ No, jak bych to řekla – vaše…“ Sdělili jim, že zpátky je už nepustí.

Poslední vlak z Luhansku

Na nádraží byly davy, lidé nesli koberce, kočky, pejsky, slepice v klíckách, televize…

Fronta u pokladny byla na několik hodin. Když se Maryna dostala k okénku, ukázalo se, že zbývá poslední lístek na vlak do Oděsy: „V Oděse jsem nikdy nebyla, ale pomyslela jsem si: ‚Vždyť je to jedno, hlavní je zachránit si život.‘“

Vlak byl poslední – okupanti vyhodili železnici do povětří. „Kdybych se zdržela o den déle, musela bych prchat přes pole a lesy – všemi možnými vedlejšími cestami.“

V Oděse na nádraží

„Tam to bylo strašné. Všichni byli zděšení. Nikde žádní dobrovolníci. Lidé si ještě nestačili zvyknout, a obyvatelé Oděsy měli pocit, že události v Luhansku se jich netýkají. U nás ve vnitrozemí na Ukrajině máme velké množství různých místních zvláštností: každá oblast má svůj slang, svůj přízvuk. Nás, obyvatele Luhansku, není těžké rozeznat od obyvatel Oděsy, Kyjeva nebo Lvova. Byli jsme cizinci.“

Maryna strávila na nádraží dva týdny. „Žilo nás tam třicet. Tam, kde byl dříve dětský koutek, se postavilo chemické WC, nouzová sprcha a židle. Na těch se spalo. Potom začali místní přinášet polévku a obložené chleby.“

Maryna se pokoušela najít na internetu podnájem a práci. Když se dovolala, okamžitě jí odpovídali: „Luhansk a Doněck nebereme.“ Viděli na displeji, že volá číslo z MTS (ruský operátor); místní měli jiného mobilního operátora.

Když přijel Arslan, žili pár dní u jeho kamaráda na studentské koleji, poté si díky pomoci jeho přátel pronajali byt.

Problémy s trvalým bydlištěm v Luhansku

Tři měsíce chodila Maryna od jedné banky k druhé – bez úspěchu. UkrSibbank, v níž dříve pracovala, ani další banky ji nechtěly kvůli trvalému bydlišti v Luhansku.

Na konci října ji přijali do práce v pobočce maďarské OTP Bank: „Strávila jsem dvě hodiny na pohovoru s místním ředitelem banky. Napsal mi potvrzení pro bezpečnostní službu, že mě přijímá na svou osobní zodpovědnost.“

Tři roky žili v Oděse. Manžel vystudoval Oděský institut architektury. Maryna pracovala v bance a po večerech dělala svým zákaznicím manikúru, manžel jí v bytě zařídil malý salón. Volný čas trávili s manželovými přáteli – studenty.

Kyjev: Čas na to, zařídit si život

V roce 2017 se přestěhovali do Kyjeva. Arslan zde dostal práci ve velké stavební firmě, Maryna pracovala v kyjevské pobočce OTP Bank.

V Kyjevě se jim narodily dcery Silin (2018) a Zara (2021). Manžel vybral holčičkám muslimská jména.

Všechno šlo dobře: Arslan si založil svoji stavební firmu, Maryna měla svůj internetový obchod s dětským zbožím. Koupili si malý domek – chatu v Buče, Maryna přivezla ze Sum svoji sestru s manželem Denisem a jejich malým synem Nikitou, Arslan pomohl přestěhovat se do Kyjeva svému bratrovi a sestře s jejich rodinami.

Měli sice problémy s diskriminací, nicméně Kyjev se jim zamlouval a rozhodli se zařídit si tam svůj život.

Prezident Zelenskyj a přistěhovalci

Maryna mluví o tom, co pro ni osobně udělal prezident Zelenskyj: „My z Luhansku jsme byli vnitřně vysídlené osoby – uprchlíci uvnitř své vlastní země. Mé děti nepřijali v Kyjevě do školky – nejprve se přijímaly děti obyvatel Kyjeva, potom protekční děti. Když ale přišel Zelenskyj, tak to změnil. Byli jsme najednou na stejné úrovni jako všichni ostatní. Přestali jsme být vyhnanci a stali se z nás normální občané.“ Během vlády prezidenta Zelenského bylo zavedeno transparentní elektronické přihlašování do mateřských i ostatních škol.

24. února 2022, 4 hodiny ráno

Marynu probudil výbuch. Řekla manželovi, že začala válka. Ještě celý další den tomu nemohli uvěřit. „Když to příští noc všechno pokračovalo, začnete si myslet: ‚Nic v životě nepotřebuješ – ani bohatství, ani majetek, jen zachránit život dětí.“

Maryna sbalila do malého kufru dětské mléko, plenky, pyžama. 26. února v sedm hodin ráno nasedlo do osobního auta sestřina manžela Denise osm lidí: Maryna s dětmi, sestra s dítětem, manželův bratr se ženou. Arslan zůstal v Kyjevě, aby dokončil rozdělanou práci.

Nedaleko Chmelnyckého jim v autě už skoro docházel benzín: „Všechny benzínky byly prázdné. Měli jsme s sebou děti, byli jsme bez jídla a vody, bez paliva, byla zima, mráz. Dojeli jsme k místní benzínce a postavili se do fronty – byli jsme čtyřicátí. Přišli jsme na benzínku – děti plakaly. Pumpař nám říká: ‚Tihle všichni jsou bez dětí, jděte dopředu.‘ Natankovali jsme, přijeli jsme k Chmelnyckému… (pláče)“ Ve městě byl zákaz vycházení, nedal se najít nocleh. Hotely byly přeplněné, přijížděli stále noví uprchlíci.

Zavolal manžel Arslan a vyprávěl, že v Kyjevě se děje něco hrozného a že hodlá z města odjet. Nejprve šel 80 km pěšky – muže do aut nebo autobusů nikdo nebral. Ve Vasilkovu nasedl na vlak a všichni se setkali v Ternopilu.

Čop – krátký odpočinek

Jeli do Čopu, kamarádka tam Maryně pomohla najít byt. V Čopu byl klid a bezpečí, Arslana ale nikde nechtěli přijmout do práce. Říkali mu: „Jdi a bojuj!“ „Pochopili jsme, že tam z nás taky nemají radost.“ Ke všemu jim docházely peníze.

Za týden nastoupili do vlaku, který jel do Budapešti. „Vystoupili jsme v Budapešti, děti plakaly, chtěly jíst a spát. Kam dál? První vlak jel do Čech. Budapešť – Praha. Nastoupili jsme do něj. Mysleli jsme, že z Prahy pojedeme do nějaké anglojazyčné země, jiný cizí jazyk neumíme.“

Vlak v Praze – ruští dobrovolníci

Vlak přijel do Prahy na hlavní nádraží v půl desáté večer. „Pochopili jsme, že už nemáme sílu, že si musíme odpočinout, někde přenocovat. Ve druhém patře bylo dobrovolnické centrum. Manžela tam nepustili. Řekla jsem, že bez něj tady spát nebudu. Začali křičet, že musí jet bojovat – byli to ruští dobrovolníci. Říkám jim, že na to jsou speciálně cvičení lidé, že všichni jít bojovat nemusí.“

Jedna dobrovolnice, starší paní, jim navrhla, aby nastoupili do autobusu, který odjížděl do Karlových Varů.

Dočasný azyl v Karlových Varech

V jednu hodinu v noci je přivezli do Karlových Varů, do Krajského asistenčního centra pomoci Ukrajině (KACPU), kde je postavili do fronty na vyřízení víza: „Konec, nikam dál už jet nemůžeme. Zůstáváme tady.“

Byli umístěni do Lokte, kde z místního internátu zřídili kolej pro uprchlíky. „Ubytovali nás, zpočátku nám dávali jídlo. Velmi nám tam pomohli, jsem jim moc vděčná. Za oblečení i plenky pro děti.“

Arslan si okamžitě začal hledat práci – podporu zatím nedostávali. „S podporou jsme ani nepočítali, chtěli jsme pracovat.“ Manžel si našel zaměstnání v Praze, kde žil v hostelu, a za rodinou jezdil jednou týdně.

Praha: Život nanovo

Maryna našla na Facebooku skupiny, které se zabývají pomocí Ukrajincům, a seznámila se s Karolínou Ruppert: „Díky Karolíně Ruppert náš život začal nanovo.“ Přes svoji neziskovou organizaci jim Karolína Ruppert našla bezplatné sociální bydlení v centru Prahy.

Starobelsk byl už okupován a Marina přemlouvala otce, aby přijel do Prahy. Do poloviny března 2022 to odmítal, dokud mu nedošly léky na tlak a domácí konzervy.

Marina otci koupila lístek na mikrobus do Dněpropetrovsku. Celý den jeli přes Charkovskou oblast, okupovaný Izjum, Kupjansk, projeli přes 22 vojenských stanovišť. „Na všech vojenských stanovištích byli Čečenci, Burjati a vojáci z povolání. Všechny muže vyháněli ven, prohledávali jim věci, brali jim telefony a kontrolovali je, svlékali je na mrazu do spodního prádla a hledali tetování.“

V Dněpropetrovsku utrpěl otec infarkt, ale všude už byli dobrovolníci, kteří mu pomohli. Za několik měsíců se dostal do Prahy.

Marynina sestra s rodinou také přijela do Prahy. Babička s tetou odjely do Řecka. Manželův bratr s rodinou se ocitli v Polsku – nasedli do prvního vlaku, který odvážel uprchlíky. Manželova sestra s rodinou odletěla do Turecka. Každý jel, kam mohl.

„Budoucnost už si neplánujeme, žijeme přítomností, protože už dvakrát jsme si dělali velkolepé plány.“ Otec je smutný, nemá žádné fotografie – ani své ženy, ani svých rodičů. Na chatu v Buče vletěla raketa. S Luhanskem nemají žádné spojení – už dva roky tam nefunguje internet. Co se stalo s jejich majetkem, nevědí.

Maryna vodí děti do české mateřské školky, také na plavání. Dostala se na fakultu psychologie na Charkovské univerzitě, kde dálkově studuje. Chodí na kurzy češtiny a plánuje si, že bude pracovat ve svém oboru. Peněžní podporu pro uprchlíky odmítli – manžel pracuje a stará se o rodinu, pronajímají si byt.

Ruština je můj jazyk

Doma mluvili rusky, studovali v ukrajinštině. Teď mluví Maryna s dětmi také rusky: „Neexistuje pojem jako ‚jazyk okupantů‘. Ruština není osobní jazyk Putina. Jazyk je prostředek komunikace. Jsem ráda, že tomuto jazyku rozumí v mnoha zemích: v Lotyšsku, Kazachstánu, Turkmenistánu, Česku.“

Rusko je zvrácená země

To, že je Rusko agresor, dává Maryna za vinu nejen vedení země. Vzpomíná, jak velkou a družnou měli před válkou rodinu: příbuzní z Ruska a Běloruska k nim jezdili na léto, byli v kontaktu s těmi, kteří odjeli do Izraele. Když začala na Ukrajině v roce 2014 první válka, vztahy v rodině se začaly kazit. Po začátku rozsáhlé invaze v roce 2022 se Maryna přesvědčila o tom, že morálka Rusů je zvrácená: „Příbuzní v Rusku a Bělorusku mají za to, že vedení jejich země postupuje správně, že to my žijeme špatně ve špatné zemi a je třeba nás všechny zničit.“

K ruské opozici Maryna rovněž nechová sympatie: „Měli by jít demonstrovat, aspoň nějak ukázat, že jsou proti. Pokud mlčí a bojí se, znamená to, že se vším souhlasí a podporují to. Jeden Navalnyj na tak obrovskou zemi – to je velmi málo. Je to kapka v moři.“