«Я вообще скептически отношусь к тому, что происходило во время Перестройки и даже после. Народ, кроме отдельных людей — все это принимал, как данность. Как данность, и большинство даже не хотело вникать, а думали, значит так устроен мир и надо в нем выживать, искать свое теплое место. Уровень жизни был не сталинский. Если кто-то суетился, то есть доставал импортные товары, то мог чувствовать себя уверенно. Конечно, Перестройка была сверху. Потому что, я думаю, экономическое состояние было тяжелое. Сейчас я уже знаю, что был дефицит бюджета, который скрывали много лет. Я видел, что идут бесконечные стройки новых предприятий, а даже на старых остро не хватало рабочей силы, инженеров. Некому было работать. Производительность труда низкая, а они строят новые предприятия, некому работать. Состояние агонии. Может, подробностей мы не знали, но было видно, что что-то не в порядке. И понятно, что часть верхушки, более информированная, пыталась то-то делать. Я думаю, что Перестройка — это попытка реконструировать систему, потому что она уже не работала. Но население — да, ходили на митинги, кричали. Но я заметил одну деталь. Население было “болельщиком”. Никто на этих митингах не организовывал комитеты спасения, дружины, никто никого не избирал. Они ходили, слушали, шумели и расходились. Психология болельщиков. Население ничего не делало. Они делегировали свои права каким-то выскочкам. А если выскочки ничего не сделали — ну и ладно. Наша команда проиграла — больше не буду за них болеть. Психология болельщиков. Население ничего не делало. Пойти проголосовать за Ельцина на зло Горбачеву — да. А если Ельцин поднял цены — он сволочь. Теперь проголосуем за кого-нибудь другого. Назло! Инфантильно. Не вижу в этом никакой созидательной силы. Бесперспективно, мне кажется.»
«То есть, когда я жил на Кубини, я там обнаружил у дяди старинный ламповый радиоприемник. В тот момент радиоприемники у меня, конечно, были, но большинство из них было с двумя диапазонами — длинные и средние волны. Это Московское радио и радиостанция Маяк. Все. А этот радиоприемник старый — на нем было огромное количество диапазонов. В том числе много коротковолновых. И я стал его крутить. Там оказалось столько интересного. Так как я жил в частном доме, я натянул под крышей длинную антенну, и стал ловить разные голоса. Каких там только не было. И Радио Ватикан, и радио Северной Кореи, русская служба Би-би-си, голос Америки из Вашингтона, Немецкая волна. Я начал все это слушать. Разумеется, слушать было трудно, слушаешь, потом пошла “у-у-у”, то есть глушилки везде стояли. Но полностью они не заглушали, они плавали. Звук возвращался, и опять можно было кусочек послушать, и опять исчезало. Я помню, как я там впервые услышал про о Кыштымскую ядерную катастрофу в Советском союзе. Сейчас это известно — это авария на предприятии Маяк. И однажды я слушал Голос Америки и они передавали прямой репортаж. Я вот, советский мальчик, в это не поверил. Вот, думаю, гады, придумывают же. Они начали передавать прямой репортаж, что в Рижском заливе восстал сторожевой корабль и движется в Швецию, что брошены самолеты, они бомбят и пытаются его остановить. Я думаю, ну какая глупость, ну как они сочиняют. И потом через много лет, уже в Перестройку я узнал про восстание Саблина в 1972 году. Вот это я слышал в прямом репортаже из Голоса Америки.»
«Вообще время было такое, что все было не настоящее. Никто уже ни во что не верил. Главное было — демонстрировать внешнее согласие. Коммунистическая партия — да, да. Наши славные победы — да, да. Если ты это соблюдаешь, то все нормально. Дома на кухне ты можешь спокойно обсуждать и крыть коммунистов — это не важно. Главное, чтобы этого не было публично. Была какая-то декоративная страна. Не было никакого страха на самом деле. Хотя, старшее поколение говорило “тише-тише”, не надо это говорить по телефону, вдруг услышат. Но это не преследовалось. Главное — не публично. Публично ты должен поддерживать.»