The following text is not a historical study. It is a retelling of the witness’s life story based on the memories recorded in the interview. The story was processed by external collaborators of the Memory of Nations. In some cases, the short biography draws on documents made available by the Security Forces Archives, State District Archives, National Archives, or other institutions. These are used merely to complement the witness’s testimony. The referenced pages of such files are saved in the Documents section.
If you have objections or additions to the text, please contact the chief editor of the Memory of Nations. (michal.smid@ustrcr.cz)
Сохранить достоинство в эмиграции Zachovat si důstojnost v exilu
родилась 31 мая 1972 года в Ленинграде, в то время СССР
предки по материнской линии корейцы, живущие в России с середины XIX века
дед Александр Пак, начальник Школы связи на Урале, был арестован в 1937 году, обвинен как «японский шпион», отбыл 10 лет лагерей в Коми
в 1991 году окончила в Петрозаводске Музыкальное училище по классу виолончели
во время перестройки работала продавцом в галерее, торговала сувенирами
приобщились с мужем и сыном к протестантской церкви
в 1993 году уехали на заработки в Москву
в 2000 году переехали в Санкт-Петербург, добились материального благополучия в бизнесе, получила специальность психолога и социального работника
в 2008 году эмигрировали в Чешскую Республику, основала туристическую компанию «Хобби-тур»
в 2009 году создала Женский клуб и общественную организацию Cennější než perla («Ценнее жемчуга»)
реализовала грантовый проект Европейского союза «Рестарт для эмигранток»
осуществила тур к 500-летию Реформации для Американской протестантской церкви «Дом хлеба»
Марина Соловарова — эмигрантка из путинской России, общественный деятель, предприниматель.
Она кореянка по материнской линии: ее предки в середине XIX века бежали из Кореи в Китай и после заключения Айгунского договора оказались на аннексированной Российской империей территории. Корейская диаспора для России была желанной: трудолюбивые, хозяйственные, почтительные, опрятные люди — уже через год корейцы кормили российскую армию в Приамурье, им сразу давали гражданство, землю и материальную помощь на строительство дома.
Бабушка и дедушка Марины, уже обрусевшие корейцы, были крещены в православие, носили русские имена, но придерживались корейских традиций, заключали браки с представителями своей национальности. Они, как беднота, приняли Октябрьский переворот большевиков. Дед сделал успешную карьеру офицера — был начальником Уральской школы связи, а в 1937 году его обвинили в том, что он «японский шпион», и дали 10 лет лагерей, которые отбывал в ГУЛАГе в Коми. После освобождения ему было запрещено жить в крупных городах, он стал разнорабочим. Ему опять удалось достичь благополучия в 1980-е годы: перевез семью в лучший климат на юг, выращивал и продавал колхозу бахчевые, построил кооперативную квартиру, дал детям образование. После лагеря они с женой общались среди русских, поощряли с ними браки дочерей.
У родителей Марины был студенческий брак — оба учились в Политехническом институте в Ленинграде. Потом работали инженерами в разных регионах СССР: в Сибири, на Кавказе, в Карелии.
Марина окончила Музыкальное училище в Петрозаводске, она виолончелистка по первому образованию. Вышла замуж за студента-строителя и рок-музыканта Сергея Соловарова, выходца из деревни Мурманской области. После рождения сына они приобщилась к протестантской церкви в Петрозаводске.
С началом перестройки Марина искала новые возможности, по ее инициативе семья жила в Москве, Санкт-Петербурге, Марина получила вторую специальность психолога и социального работника. Много путешествовали и сравнивали свою жизнь с Европой. В 2008 году эмигрировали в Чешскую Республику.
В Праге Марина создала Женский клуб и общественную организацию Cennější než perla («Ценнее жемчуга»), через которые помогала русскоязычным женщинам решать проблемы эмиграции и интеграции, проводила мероприятия в Доме национальных меньшинств, в 2012 году стала участником грантового проекта Европейского союза. Основала туристическую компанию «Хобби-тур», доходы от которой вкладывала в общественную деятельность.
Будучи прихожанкой протестантской русскоязычной церкви, в 2015 году разработала тур к 500-летию Реформации по семи городам Европы и провела его для представителей американской церкви «Дом хлеба».
Сейчас занимается антикварным бизнесом, интересуется историей семьи.
Марина Соловарова (урожденная Шиловская) родилась в Ленинграде 31 мая 1972 года. Ее отец — русский из Архангельской области, мать — кореянка из Приамурья.
Корейские предки по материнской линии — Александр Лукич Пак (1906, Забайкальский край — ?) и Мария Сысоевна Пак (урожденная Ким, 1911, Чита — ?). Александр Лукич служил начальником Уральской школы связи. Жили хорошо, для личных услуг имелся денщик, у детей — Альбины (1932), Галины (1935) и Виктора (1937) — были няни, прислуга.
Брат дедушки Петр Лукич Пак тоже сделал военную карьеру, закончил службу в чине генерала. Когда выяснилось, что у них с русской женой нет и не будет детей, младший брат по корейской традиции должен был отдать им своего второго ребенка. Так дочь Галина оказалась в семье дяди. «Для бабушки это была травма, она говорила: „У корейцев дикие нравы“».
В 1937 году Петра Лукича арестовали. Как «японского шпиона» его приговорили к высшей мере наказания — расстреляли. Жена с приемной Галиной скрывались от репрессий в деревне.
В 1937 году вслед за братом арестовали Александра Лукича и по тому же обвинению («японский шпион») приговорили к 10 годам лагерей. Хотя, как вспоминает Марина, «он был убежденным коммунистом, его сформировала революция, идеи коммунизма. Он был целостным и искренним человеком». Они потеряли все. Их жизнь была разрушена.
Опасаясь ареста, Мария с детьми уехала из города. В дороге их новорожденный сын Виктор заболел и умер. Это была невосполнимая утрата. «Сын для корейцев — очень большая ценность: он наследник», — поясняет Марина. А вскоре жена брата вернула ей Галину — слишком непохожую на остальных детей в деревне. Неизвестно, что произошло, но девочка стала психически ненормальной.
Оставшись без кормильца, бабушка окончила курсы бухгалтеров, работала на заводе, забрала к себе свою овдовевшая мать. «У нас в семье прижилось выражение прабабушки, — вспоминает Марина, — „я выживу и на кочке“». Ее адоптивные способности помогли семье во время войны.
В 1947 году освободился из ГУЛАГа Александр Лукич. Устраивался с семьей в малых поселеньях на Урале (Усть-Катаф, Коркино), служил лесником в глуши. «Дедушка вернулся другим человеком, без зубов, одно время пил, но бабушка его приняла — у корейцев нет других вариантов. Она посвятила свою жизнь его реабилитации. Сейчас я думаю, что это не был акт любви — скорее понимание своего долга». По корейской традиции, к ним приехали жить на старости его родители. После возвращения Александра Лукича из лагеря в семье родилось еще три дочери: Маргарита (1949), Валентина (1951), Нина (1953). «Бабушка была уже немолодой женщиной и не хотела рожать детей, но аборты в СССР были запрещены».
Бабушка делилась с Мариной историей своей жизни, но детали ускользали: «Это были рассказы без контекста, я не могла их привязать к известным событиям, ведь о репрессиях молчали». Марина с удивлением вспоминает: «О сталинском режиме бабушка и дедушка никогда не говорили плохо или с осуждением. Бабушка рассказывала о том, как потеряла сына, как бегала из города в город, но при этом подчеркивала, что ей всегда везло на хороших людей и ей всегда помогали».
Когда бабушка и дедушка вышли на пенсию в 1980-х годах, они с дочками переехали в Нальчик в Кабардино-Балкарию. Дедушка брал у колхоза в аренду землю, выращивал арбузы и дыни, продавал урожай государству и на рынке. Он построил трехкомнатную кооперативную квартиру, был председателем жилищного кооператива, звал всех родственников на сезонные работы. «Дедушка не нарушал законы и умел использовать ресурсы, которые давало государство. Ему было 75 лет, мне три года, мы ходили в поле».
Родители поженились в Ленинграде, будучи студентами Политехнического института. Мама, Валентина Шиловская (урожденная Пак, 1951), приехала из Нальчика, чтобы, как и многие в этой стране, стать инженером, хотя имела гуманитарные наклонности и ей было тяжело учиться. Папа, Николай Шиловский (1949), был родом из глухой деревни Байны Красноборского района Архангельской области. Уехать из деревни можно было только на учебу, иначе паспортов не давали. Оба были целомудренные. Мама по корейской традиции говорила: «С кем первым поцелуюсь, за того и выйду замуж», а отец происходил из патриархальной деревенской среды.
После института родители по распределению отправились в Сорск Красноярского края, работали на металлургическом комбинате. Марина вспоминает тяжелый климат, неустроенный быт, ссоры родителей и то, что говорила при этом мама: «У нас лучшая страна в мире». Марина уже в детстве чувствовала нелогичность дел и слов.
В 1980 году мама не выдержала, и они переехали в Нальчик к бабушке и дедушке. Родители работали в проектном институте. «Папе там было тяжело: Кавказ по сравнению с Сибирью — это разные страны, совершенно иной менталитет людей, привычки. Я в сознательном возрасте не выбрала бы для жизни юг России. Дети там были жестокие, дразнили меня за азиатскую внешность».
Через три года папу пригласили работать на Костомукшский горно-обогатительный комбинат в Карелию. Костомукша была закрытым городом, построенным финнами. Марина вспоминает: «Финны жили рядом в рабочем поселке. Их возили на огромных двухэтажных автобусах, у них были шикарные строительные машины, техника, стройматериалы, упакованные в целлофан. Порядок и чистота на стройке — какой мы не видели в жизни. Рай на земле». Местные проникали к ним на свалки. «Там можно были найти ручку с электронными часами: стержень закончился — и они выбрасывали. Джинсы можно было найти».
В финском поселке Марина ходила в музыкальную школу.
Музыкальные школы курировали педагоги консерватории из Петрозаводска — они отбирали себе талантливых детей. Так сложилось у Марины с педагогом Норой Фридман: под свою ответственность она забрала 15-летнюю девочку в Петрозаводск. Марина училась в Музыкальном училище, жила в общежитии.
«Специфика музыкального образования в том, что оно персонализированное. Когда ты учишься играть на инструменте, ты один на один с педагогом. И имеет значение, кто твой педагог, он оказывает сильное личное влияние. Это уникальное образование, когда тебя лично кто-то учит в течение многих лет — и мне повезло».
Из родительской среды технической интеллигенции она попала творческую, которая сильно отличалась.
Корейская внешность тут не была поводом для насмешек, даже наоборот: «Светловолосых карелов восхищало, что я не такая, как все. Это было удивительно на фоне всего моего предыдущего опыта».
В комсомол не загоняли. «Я отказалась вступать, и это мне сошло с рук. В училище не было никакой идейной пропаганды. Мы были погружены в музыкальные процессы».
С точки зрения социума в училище была богемная жизнь. «В общежитии курили анашу, пили вино, сексуальные связи были случайные. Для богемной среды это норма. Не потому, что люди были низкой социальной ответственности. Это такая среда. Маме я не говорила, не травмировала ее психику. А меня это сильно развило, сформировало мое мышление. До сегодняшнего дня я себя считаю представителем творческой интеллигенции, чем бы я ни занималась».
Марина окончила училище в 1991 году. Вместе с СССР рухнула система распределения профессиональных кадров. В Карелии было перепроизводство музыкантов, работы не хватало. Большинство выпускников вернулось домой, Марина осталась в Петрозаводске. Родителям на заводе зарплату выплачивали раз в полгода — они еле выживали. «Мы были первым поколением, которое столкнулось с тем, что государство ничего не гарантировало».
Марина переписывала ноты для оркестра, убирала спортивные залы по вечерам, жила в съемной комнате. «В начале 90-х годов было трудно, но появлялось много прекрасного: импортные товары, свобода передвижения. Первые коммерческие магазины одежды казались чем-то невероятным: в них делали ремонт, там был дизайн — это было что-то совсем новое. Работать в коммерческом магазине было престижно. Началось расслоение на богатых и бедных. Интересное время».
Первой постоянной работой Марины стала коммерческая художественная галерея. В отличие от государственной, где продавали работы членов Союза художников, тут Марина могла отбирать произведения на свой вкус. В галерее она организовывала камерные концерты. Зарабатывала на выездной торговле — продавала сувениры на набережной финским туристам: берестяные шкатулки, матрешек, короба, архангельских деревянных птичек. «Много сувениров люди покупали для заграницы — начали восстанавливать семейные связи, у кого родственники были в Финляндии».
«Мы научились жить одним днем. Все, что зарабатывали, тратили, потому что через неделю это были совсем другие деньги — огромная инфляция».
С будущим мужем стали жить вместе, но оформить брак не могли, поскольку не было прописки. Сергей Соловаров был рок-музыкантом, гитаристом в группе Cranberry, и студентом строительного училища. Он приехал из Мурманской области, из поселка Пушной — когда-то комсомольской стройки, где познакомились его родители: мать из Украины, отец из Сибири. А Сергей стал первым ребенком, родившимся в новом поселке. «Жили жизнью обычных советских людей, успешной в своем роде».
В 1993 году у Марины и Сергея родился сын. «Жизнь становилась все хуже. По телевизору была реклама каких-то прекрасных вещей, но мы ничего себе не могли позволить, у нас не было денег даже на молоко ребенку». Решили искать работу в Москве.
В Москве их поселила у себя в общежитии подруга-музыкант, она зарабатывала тем, что играла в метро на скрипке. «Утром мы с ней шли в метро. Первые деньги, которые ей бросали, она отдавала нам, и мы жили на эти деньги целый день».
Работу для Сергея искали так: «Мы ходили по городу, заходили в самый высокий дом, поднимались на лифте на последний этаж, вылезали на крышу и смотрели, где есть строительные краны. Потом находили эту стройку, и Сергей просился на работу. Ему отказывали из-за того, что у нас не было прописки. Через месяц его взяли. Работодатель его оценил — таких надежных людей во всех сферах немного. В конце месяца заплатили больше, чем обещали. Так началась его профессиональная деятельность».
Через короткое время Сергей уже работал снабженцем в руководстве строительной компании. «Мы могли снимать квартиру, водили сына в платный садик. В Москве наше благополучие быстро выросло. Что хотели — получили».
Не устраивало только то, что в Москве культура была иной, чем на северо-западе РФ. «То, как мы одевались, как привыкли проводить время, то, что имели отношения между собой на равных, не патриархальные — все резонировало».
Когда сын в садике выучил стихи «Ты москвич, а это значит, должен добрым, честным быть, а иначе, а иначе, ты, брат, просто не москвич», — расценили это как местечковый шовинизм. «Мы поняли, что они будут обрабатывать нашего ребенка. Мы-то останемся тем, кто мы есть, а вот он будет нам непонятным человеком». Марина решила ехать в культурную столицу страны, которой к тому времени вернули дореволюционное название Санкт-Петербург.
В 2000 году переехали: «В Питере зарплаты были ниже, чем в Москве. На улицах тусклые фонари, обшарпанные дома. Когда Путин пришел к власти, город стал менялся на глазах, особенно в первые годы».
Сын пошел в школу, Сергей работал в филиале московской фирмы, Марина стала директором магазина той же фирмы. Купили две комнаты в коммунальной квартире в самом центе города, на Лиговском проспекте. Марина пошла учиться профессии, которая ей нравилась, и получила диплом психолога и специалиста по социальной работе.
«Весь наш капитал накопился в это время. Выкупили комнаты соседки, жили в четырехкомнатной квартире. Пока дом не попал под „снос аварийного жилья“. Подавали в суд, но проиграли. Как собственники впервые столкнулись с государством и поняли, что никто не защищает».
Марина с мужем и сыном много путешествовали на машине, жили в кемпингах в Скандинавии, Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании. «Мы видели жизнь в Европе, жили среди европейцев и примеряли это на себя. Я ощущала себя очень комфортно — люди уважительно относятся, личные границы не нарушают, чувствуешь, что тебе ничего не угрожает. Каждый раз, возвращаясь в Россию, я мучилась, две недели не хотела выходить из дома. Среда враждебная, постоянная необходимость защищать себя, все время нужно проявлять силу».
Подруга подсказала, как получить бизнес-визу в Чехии. В 2008 году Марина с сыном переехали в Прагу, сын сразу поступил на английское отделение колледжа.
У Марины сформировались профессиональные цели: «Когда приехала, стало ясно, что русские эмигранты — это категория для социальной работы». В 2009 году она создала женский клуб и общественную организацию. «Государственные структуры, нацеленные на эмигрантов, ориентируются на тех, кто попал в беду — оказывают юридическую или кризисную помощь беженцам. Мы работали с людьми, имевшими доходы, семьи. В чем они остро нуждались — в формировании нового круга общения. Это были не беженцы, а взрослые люди, уехавшие за нормальной жизнью. Не неудачники, которые не справились, а те, кто сумел заработать себе капитал. Но все они утратили социальные связи. Потому что когда ты переезжаешь, тебя рано или поздно перестают понимать друзья, которые остались дома. Потеря социального статуса — самое болезненное для этой аудитории. Все, что можно было получить от государства — выучиться на экскурсовода или бухгалтера. Мы делали программы, нацеленные на сохранение достоинства».
Марина проводила «Русский бал», нетворкинг, уроки рукоделия, мероприятия по развитию бизнес-навыков и т. п. Отправляла из Праги в Брюссель делегаток на ежегодный форум деловых женщин Европы. Реализовала совместно с коллегами из Брюсселя грант Евросоюза «Рестарт для эмигранток».
Создала туристическую кампанию «Хобби тур», которая собирала со всего мира мастериц прикладного искусства, проводила для них семинары. Этот бизнес оплачивал издержки общественной деятельности.
Марина чувствовала необходимость начать духовную жизнь. «Такая потребность появилась у меня, когда родился сын. До этого мне все удавалось, я была успешна во всем, что делала. А тут я поняла свою полную беспомощность: от простых опасений за его здоровье до глобальных проблем — ответственности за его судьбу. Я осознала: мой опыт, мои навыки не помогут, только что-то большее. Таким образом, я стала искать Бога».
Марина пошла в православную церковь, основную в России. Столкнулась там с грубостью, подумала: «Мне этого и в миру хватает. Поэтому православную церковь для себя я закрыла. Плюс то, что я видела, не казалось мне духовным. Это не то, что я искала. Мне нужны были не ритуалы, а что-то большее, чем то, что существует между людьми».
В протестантскую церковь в 1995 году Марину привело то, что она не могла нигде найти групповых занятий для маленького сына. «А в протестантских церквях в воскресной школе были эти занятия. Они там песенки пели. Так что в протестантскую церковь я пошла из-за него. Пока он был в воскресной школе, я была на проповеди».
В протестантской церкви не было изобилия ритуалов, только минимум — причастие, крещение. «И там мне говорили, что можно иметь личные отношения с Богом. По моему складу мне это было близко».
Все годы жизни в Москве у Марины были связаны с протестантизмом. «Мы были прихожанами церкви. Муж нас встречал после проповеди, потом и сам стал ходить. В Москве был пастор американец — совершенно незаурядный человек, имел такие человеческие качества, которые очень расположили Сергея, и мы стали прихожанами».
В Праге посещали несколько протестантских русскоязычных храмов. «Это интимное дело — отношения с богом. Мы ходили в церкви, были их частью, членами, участвовали в служении, но, к сожалению, у нас нет своего пастора. В наше время, когда все переходит в онлайн, думаю, скоро будет доступ ко всему миру, можно будет выбирать».
© Všechna práva vycházejí z práv projektu: Stories of the 20th Century TV
Witness story in project Stories of the 20th Century TV (Marina Dobuševa)