Нас посадили на подводы, с детьми, разрешили взять какой-то скарб, продукты, и погнали. Всю дорогу я, конечно, не помню. Потом я уже общалась с двоюродными братьями, они старшие были, помнили. Рассказывали, что было сложно, холодно и есть хотелось. Это была весна [19]44-го [помилкове датування, насправді 1943-го]. И вот нас всех привезли в поселок Сарата, а там разруха, огромные ямы после бомбежек, после того как всех немцев выгнали... Дома все без окон и дверей. А отца у меня забрали на фронт, помню. Отец мой воевал. И мамин брат с его семьей тоже был в Сарате [переселений]. Мы все вместе жили, нас поселили в дом один; мы позже завесили мешками окна и двери, как могли. Печку топили без конца, потому что холодно. И много молдаван не в Сарату селили, а в села поблизости — Надежда, Мирнополье, Светлодолинск... И у нас тоже родственники были в этих селах, и мы вместе сеяли кукурузу, уже когда начали обживаться. Потому что надо было чем-то питаться. Я помню, нам очень нужен был транспорт какой-то. А у мамы была золотая подвеска, цепочка. И она обменяла ее на пару лошадей. Подводу я уже не помню, где она взяла. И вот как сейчас помню — посадила она меня возле себя и сама (ей тогда 40 лет было) правила лошадьми в соседнее село за кукурузой.
Со стороны мамы отец был Болташов. А есть у мамы её свидетельство о рождении [в ньому він] Болташэу. А Болташэу — это румыны. Значит, они с Румынии были. Понимаете, когда давали паспорта, нигде не писали национальность. И Россия взяла и переделала фамилию на Болташов. Захотели — и все. А вообще у нас фамилия Чакыр. А они через «и», «Чакир» написали. Все переделывали по-своему, на русский лад.
Они местные, они все равно свои считались, а мы — «пришли». Потому что у нас уже и смесь русского языка была, и традиции все мы уже забыли, ведь нас здесь уже мало было, мы разделены все были. А они все держались своих сёл, своих традиций. У нас знакомые были и в [селі] Зоре, и болгары, и молдаване, но к молдаванам мы чаще ездили.
В конце [19]80-х помню, что ничего нигде не было в магазинах. Сложно было, постоянные очереди. Я там в центре работала, и универмаг был через дорогу. И вот только слышишь: «Товар привезли!» — бросаешь работу и бежишь в очередь как сумасшедший, хватаешь все... У меня тут все еще ткань лежит, которую я купила, Оля [донька] не захотела шить, уже начали появляться готовые [вироби]. По возможности запасались, думали, что это же девочка, надо будет учиться, одеваться. Все покупали по возможности денежной, на что хватало. Отрезали три метра одного, три — другого; что на наволочки пойдет, что на другое...
Лідія Небога (Чакир) — етнічна молдаванка. Народилася 1938 року в Мелітополі Запорізької області. Її батьки походять із села Дунаївка поблизу Мелітополя, де з другої половини ХІХ століття компактно проживали молдавани. У дитинстві, під час Другої світової війни, родину було переселено в село Сарата Одеської області. Переселяючи до Бессарабії румуномовне населення українського Приазов’я, румунська влада намагалася легітимізувати своє панування в регіоні. Після переселення Лідія Небога підтримувала звʼязок зі спільнотою інших переселених молдаван та етнічних болгар, які жили в сусідніх селах. Закінчивши школу, вона працювала бухгалтеркою в місцевій райспоживспілці, а вивчившись у Одеському сільськогосподарському інституті, стала головною економісткою на одеському підприємстві «Сільгосптехніка». Одружилася з українцем Іваном Небогою, виховувала двох дітей трьома мовами — українською, російською та молдавською, — і потайки їх охрестила. Після російського повномасштабного вторгнення переїхала до доньки в Кишинів, але невдовзі повернулася й живе в Одесі.
